ВОСПОМИНАНИЯ О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ
Моего отца, Семёна Яковлевича Яковлева, учителя Кашмашской школы Моргаушского района, в возрасте 27 лет мобилизовали в Красную Армию в августе 1939 года для подготовки к войне по приказу тогдашнего правительства «О мобилизации 4-х тысяч коммунистов на политработу в РККА (Военный словарь, 1984, стр. 855).
Я, будучи ещё маленькой девочкой, в амбаре у бабушки Матрёны нашла папино письмо, а в конверте была фотография 29 солдат, и среди них есть и мой папа. Стало известно, что он до войны 2 года служил на границе Украины с Польшей, в городе Рава-Русская. Сохранился адрес: Западная Украина, Львовская область, город Рава-Русская, п/я 32,15 «И», подр. 17, взвод разведчиков, от Яковлева С.Я. На фотографии написано: снято в марте 1941 года.
По данным архива, мой отец пропал без вести в декабре 1941 года. Последнее письмо моя мама получила от отца, когда началась война, из города Житомира. По сей день об отце больше ничего неизвестно.
Давно я разыскиваю своего отца, но безуспешно. Очень хочется узнать все подробности о нём: где и когда пропал. Во время войны вернулся солдат по имени Иван из соседней деревни без одной ноги на костылях. Он рассказал моей маме, Серафиме Петровне, что случайно встретил моего отца на Днепре, на поле боя. Солдаты Ивана вышли с поля боя на обед, а мой отец, Семён Яковлевич, командир, со своими солдатами сменил их. У них не было времени для разговора, только успели поздороваться и попрощаться. Через несколько часов на Днепре шли ожесточённые бои с немцами.
Когда мои родители поженились, у них своего жилья не было, вынуждены были нанимать частную квартиру в деревне Кашмаши, где отец работал в школе до ухода в Красную Армию в течение 6 лет. Он очень хорошо играл на гармошке, организовал хор учителей. Деревня, где они жили, находится в двенадцати километрах от родной деревни.
В 1939 году, когда я родилась, мои родители решили построить свой дом в родной деревне. Им выделили сорок соток земли, они купили старый сруб, только-только начали поднимать избу, отца забрали в армию.
Моя мама, Серафима Петровна Яковлева, осталась с тремя детьми (5 лет, 3 года, 8 месяцев), без жилья, без средств. С этого момента для нашей семьи начались голод и нищета. Кроме картошки, у нас ничего не было. Мы не знали, что такое колбаса, мясо, сладости, а хлеб на нашем столе появлялся редко. До пятого я класса ходила в лаптях, а летом бегала босиком. Особенно весной ноги всегда были мокрые, поэтому часто болела.
По рассказам мамы, она в 1939 году за 4 месяца до зимы успела поставить сруб, соломой покрыть крышу, построить русскую печку (помогли добрые деревенские люди). Мама говорила: «Теперь все богатство – изба, русская печка, а на печке три голодных ребёнка».
Я очень хорошо помню: в дождливую погоду с потолка струей текла вода в избу. Мы, маленькие детишки, чтобы спасти кровать от дождя, передвигали ее с места на место. Вскоре мама купила корову по кличке Комолка, но молоко надо было сдавать государству – за скотину накладывали большие налоги.
С малых лет мы научились жить самостоятельно, а мама днём и ночью работала в колхозе, сеяла, пахала плугом огромные колхозные поля (тракторов тогда не было), работала в лесу на заготовке дров для школы, для фермы и т.д. Все работы колхозные исполняли женщины, старики, старухи и дети. Мужчин не было, они воевали.
Работали почти бесплатно. Только осенью, после завершения уборки, за трудодни расплачивались не деньгами, а зерном, горохом и картошкой, и то чуть-чуть.
Помню, когда мне было 4-5 лет, женщины, уходя на работу, оставляли своих детей у нас, было много детей во дворе, в избе. Мне было не понятно, почему все деревенские дети находятся у нас. Постарше стала, я поняла, что у нас открыли садик. Мы играли в прятки, в догонялки, в черту. По очереди всегда оставалась с нами чья-то мама, которая нам варила в лачуге каши, супы и кормила нас. Этим же обедом кормили матерей и возили туда, где они работали.
Вернувшись с колхозных полей домой, женщины, несмотря на усталость, собирались на посиделки, занимались рукоделием, вязали чулки, рукавицы для солдат.
По вечерам окна закрывали одеялами, так как над нашей деревней несколько раз пролетали фашистские самолёты. Известно, что даже Чебоксары бомбили два раза, бомба упала в районе 1-й горбольницы и около магазина электротовары. На месте взрывов остались большие воронки.
В нашей деревне в годы войны не было радио, оно появилось только в 1955 году, новости узнавали через газету. Не было электричества, у всех по вечерам горели керосиновые лампы.
Многие деревенские солдаты, ушедшие на войну, домой не вернулись. Из моей родни, из мужчин, ушедших на фронт, ни один не вернулся. Мой отец пропал без вести, два брата отца, Софрон и Зиновий, не вернулись. Вернулась только папина сестра, Ксения. Младшая сестра папы, Елена, долгое время находилась в Ядринском районе, где рыли окопы. Она была в лаптях, в 40-градусные морозы мёрзла, а когда вернулась домой, заболела гангреной. Умерла моя тётя-красавица в 26 лет, не успев выйти замуж. Бабушка Агафья всю жизнь очень переживала и плакала за своих погибших детей.
Младший брат мамы, мой дядя Левуш (Лев Петров), 1925 года рождения, сразу после окончания 10-го класса ушёл добровольно на фронт. По рассказам бабушки Матрёны, он попал во власовскую армию. А потом она получила известие о гибели единственного сына и тоже переживала.
В день ухода в Красную Армию папа посадил в огороде пять берез. Четыре из них были посажены близко друг от друга, а одну он посадил чуть подальше, в пяти метрах, и сказал: «Четыре берёзы ваши, а пятая моя». Каждый из нас выбрал свою берёзу.
Я после войны частенько залезала на свою берёзу, подолгу сидела на макушке, смотрела сверху, откуда возвращались солдаты с войны, и ждала отца. Мы ждали каждый день, но не дождались. Мама часто плакала, горевала, что не было вестей от отца. Она не выдержала такого горя, ушла из жизни слишком рано, молодая, её нет с нами ровно 50 лет. Перед смертью мама сказала: «Я умираю не от болезни, а от горя за отца». Взрослея, я стала лучше понимать, как тяжело было моей матери потерять мужа-кормильца и поднять одной троих детей, не имея ничего, работая день и ночь, еще построить второй новый дом.
Я очень благодарна матери, я никогда не забуду её. Мне очень обидно: война нас лишила отца, сделала нас сиротами. И до сих пор меня не оставляют раны войны. Мы потеряли и маму.
Мы – дети войны, на наши плечи легли все тяготы войны, лишив нас детства. Я вынуждена была работать в колхозе, особенно во время летних каникул наравне со взрослыми сельчанами. С шести лет охраняла большое гороховое поле от грачей. Работала в колхозном саду: мы сажали огурцы, морковь, капусту. Всё лето за ними ухаживали, поливали. В девять лет пасла стадо колхозных овец (200 голов). В 10-11 лет пасла лошадей и днём и ночью.
В тринадцать лет работала в бригаде: ходила косить сено, горох. Вручную, серпом убирали урожай: рожь, пшеницу, овёс, работала на уборке картофеля. Мы всегда брали по три нормы. А в 14 лет всё лето работала в лесу на дубовом шелкопряде. Все дети были одного возраста, две бригады по 20 детей, только бригадир был взрослый. Осенью тоннами сдавали государству коконы дубового шелкопряда. В 15 лет, после 8 класса, работала в лесу: пилили громадные вековые дубы на дрова для школы и колхозного кирпичного завода. Многих из тех, с кем я тогда работала, нет уже в живых, мне их очень жалко.
Среди нас тогда был единственный дедушка 76 лет, его звали Филипп Ефимович, и две бабушки лет 75 (это было в 1953 году).
В 17 лет, после окончания средней школы, я работала один год в колхозе. На лошади по кличке Верный каждый день вывозила летом на телеге, зимой на санях – навоз на колхозные поля, ездила за дровами, возила мешки с зерном на поля, где сеяли, возила картошку в хранилище, сено, солому.
В возрасте 18 лет я приехала в Чебоксары. Несмотря на тяжёлое детство, по совету мамы я получила высшее образование, окончила госуниверситет им. Ульянова. Я очень благодарна своей матери за советы. Долгое время я работала в редакции корректором, выпускающим редактором, ответственным секретарём. Когда закрыли наши журналы, в школах не хватало учителей чувашского языка, и я по приглашению устроилась работать в школу, вела культуру родного края, чувашский язык, стихосложение как предмет в базовой школе.
Я сейчас на пенсии. Про себя всегда говорю: «Я не простая – я шелковая».
Галина СОРОКИНА